у меня нехорошее предчувствие - промолвил тихо отец. он все время как бы задевал меня взглядом полужестом, отрывочным движением головы. все время по касательной, будучи всегда занят чем то другим или же просто имитируя занятость. от этого казался еще более родным и его отстраненность не была занозой в моей душе. скорее становилась призывом, и делала его еще более желанным собеседником. впрочем наверное и я не особо хотел вглядываться в его глаза. а были ли ли они на месте, что мог я прочитать в них. выглядеть высмотреть всю свою жизнь, остолбенеть окоченеть, прорасти каким то новым чувством в это бесполезный неподвижный день.
вся жизнь могла быть соткана из таких осколков, внезапно обваливался из глубины памяти какой то фрагмент и начинал течь своей бесконечной мелодией. не давая проснуться.
я чувствую дрожь. и боль. повторил отец через некоторое время, взяв в руки запыленную тарелку, подставку на которой обычно хранился или бросался бесполезный мелкий хлам. но сейчас тарелка была пуста и как бы утратила свою полезность. сам стала таким хламом, средним между мусором и объектом. он бесцельно крутил ее в руках, не зная что с ней делать. и размышляя при этом явно совсем о другом. так странно, а вчера был такой дикий ливень, что пришлось заново просушивать все белье на улице и загонять машину под навес. так он барабанил по ней, стена стеной. без перерыва.
сцена явно замедлилась, и ничто не указывало на продолжение. в воздухе повисло неловкое молчание, довольно естественная тишина библиотечной лавки приобрела отталкивающую пустотность. но мне совсем не хотелось говорить с ним. из глубины неотворенных шкафов, притяжение весьма отчетливо поманило меня. в груди снова дало о себе знать это гуттаперчевое притяжение, разряжающее любую паузу и наполняющее пустоты.